Неточные совпадения
Немного спустя после этого разговора над обрывом, в глубокой темноте, послышался шум шагов между кустами. Трещали сучья, хлестали сильно задеваемые ветки, осыпались листы и слышались торопливые,
широкие скачки — взбиравшегося на крутизну, будто раненого или испуганного зверя.
Иван Иванович Тушин был молодец собой. Высокий, плечистый, хорошо сложенный мужчина, лет тридцати осьми, с темными густыми волосами, с крупными чертами лица, с большими серыми глазами, простым и скромным, даже
немного застенчивым взглядом и с густой темной бородой. У него были большие загорелые руки, пропорциональные росту, с
широкими ногтями.
Он схватил кисть и жадными,
широкими глазами глядел на ту Софью, какую видел в эту минуту в голове, и долго, с улыбкой мешал краски на палитре, несколько раз готовился дотронуться до полотна и в нерешительности останавливался, наконец провел кистью по глазам, потушевал, открыл
немного веки. Взгляд у ней стал
шире, но был все еще покоен.
Лодки хоть куда:
немного похожи на наши зимние крестьянские розвальни:
широкие, плоскодонные, с открытой кормой.
Привалов с особенным удовольствием оглядывал теперь коренастую,
немного сутуловатую фигуру Кости, его суконную рыжую поддевку, черные шаровары, заправленные в сапоги, и это
широкое русское лицо с окладистой русой бородой и прищуренными глазами.
Наши новые знакомые по внешнему виду мало чем отличались от уссурийских туземцев. Они показались мне как будто
немного ниже ростом и
шире в костях. Кроме того, они более подвижны и более экспансивны. Говорили они по-китайски и затем на каком-то наречии, составляющем смесь солонского языка с гольдским. Одежда их тоже ничем не отличалась от удэгейской, разве только меньше было пестроты и орнаментов.
В долине реки Адимил произрастают лиственные леса дровяного и поделочного характера; в горах всюду видны следы пожарищ. На релках и по увалам — густые заросли таволги, орешника и леспедецы. Дальше в горах есть
немного кедра и пихты.
Широкие полосы гальки по сторонам реки и измочаленный колодник в русле указывают на то, что хотя здесь больших наводнений и не бывает, но все же в дождливое время года вода идет очень стремительно и сильно размывает берега.
За день мы прошли
немного и стали биваком около реки Бабкова. Здесь можно видеть хорошо выраженные береговые террасы. Они высотой около 12 м. Река в них промыла узкое ложе, похожее на каньон. По
широкому заболоченному плато кое-где растут в одиночку белая береза, лиственница и поросль дуба.
Солнце садилось великолепно. Наполовину его уж не было видно, и на краю запада разлилась
широкая золотая полоса. Небо было совсем чистое, синее; только
немногие облака, легкие и перистые, плыли вразброд, тоже пронизанные золотом. Тетенька сидела в креслах прямо против исчезающего светила, крестилась и старческим голоском напевала: «Свете тихий…»
Все это мы успели заметить и оценить до последней пуговицы и до слишком
широких лацканов синего фрака, пока новый учитель ходил по классу. Нам казалось странным и
немного дерзким то обстоятельство, что он ведет себя так бесцеремонно, точно нас, целого класса, здесь вовсе не существует.
Вдруг вблизи послышалось легкое шуршание. Я оглянулся и увидел в двух шагах, за щелеватым палисадом, пеструю фигуру девочки — подростка,
немного старше меня. В
широкую щель глядели на меня два черных глаза. Это была еврейка, которую звали Итой; но она была более известна всем в городе, как «Басина внучка».
Перед ним на пригорке тянулась небольшая деревенька;
немного вправо виднелся ветхий господский домик с закрытыми ставнями и кривым крылечком; по
широкому двору, от самых ворот, росла крапива, зеленая и густая, как конопля; тут же стоял дубовый, еще крепкий амбарчик.
Лаврецкий действительно не походил на жертву рока. От его краснощекого, чисто русского лица, с большим белым лбом,
немного толстым носом и
широкими правильными губами, так и веяло степным здоровьем, крепкой, долговечной силой. Сложен он был на славу, и белокурые волосы вились на его голове, как у юноши. В одних только его глазах, голубых, навыкате, и несколько неподвижных, замечалась не то задумчивость, не то усталость, и голос его звучал как-то слишком ровно.
Эти слова, страстные и повелительные, действовали на Гладышева как гипноз. Он повиновался ей и лег на спину, положив руки под голову. Она приподнялась
немного, облокотилась и, положив голову на согнутую руку, молча, в слабом полусвете, разглядывала его тело, такое белое, крепкое, мускулистое, с высокой и
широкой грудной клеткой, с стройными ребрами, с узким тазом и с мощными выпуклыми ляжками. Темный загар лица и верхней половины шеи резкой чертой отделялся от белизны плеч и груди.
— Да, но должны же существовать какие-нибудь клапаны для общественных страстей? — важно заметил Борис Собашников, высокий,
немного надменный и манерный молодой человек, которому короткий китель, едва прикрывавший толстый зад, модные, кавалерийского фасона брюки, пенсне на
широкой черной ленте и фуражка прусского образца придавали фатоватый вид. — Неужели порядочнее пользоваться ласками своей горничной или вести за углом интригу с чужой женой? Что я могу поделать, если мне необходима женщина!
Брови ее были резкие, тонкие и красивые; особенно был хорош ее
широкий лоб,
немного низкий, и губы, прекрасно обрисованные, с какой-то гордой, смелой складкой, но бледные, чуть-чуть только окрашенные.
— Не счастье-с, а вся причина в том, что он проезжего купца обворовал. Останавливался у него на постоялом купец, да и занемог. Туда-сюда, за попом, за лекарем, ан он и душу богу отдал. И оказалось у этого купца денег всего двадцать пять рублей, а Осип Иваныч пообождал
немного, да и стал потихоньку да полегоньку,
шире да глубже, да так, сударь, это дело умненько повел, что и сейчас у нас в К. никто не разберет, когда именно он разбогател.
А сбоку и
немного сзади него тяжело шел рослый бритый человек, с толстыми седыми усами, в длинном сером пальто на красной подкладке и с желтыми лампасами на
широких штанах. Он тоже, как хохол, держал руки за спиной, высоко поднял густые седые брови и смотрел на Павла.
В открытых окнах присутственных мест стали видны
широкие,
немного опухлые лица столоначальников и ненадолго высовываться завитые и напомаженные головы писцов.
Их было три: золотисто-рыжая чистокровная кобыла с сухой, оскалистой мордой, черными глазами навыкате, с оленьими ногами,
немного поджарая, но красивая и горячая как огонь — для Марьи Николаевны; могучий,
широкий, несколько тяжелый конь, вороной, без отмет — для Санина; третья лошадь назначалась груму.
Один, на вид лет двадцати трех, высокого роста, черномазый, с острым и
немного кривым носом, высоким лбом и сдержанною улыбкой на
широких губах, лежал на спине и задумчиво глядел вдаль, слегка прищурив свои небольшие серые глазки; другой лежал на груди, подперев обеими руками кудрявую белокурую голову, и тоже глядел куда-то вдаль.
Он поднял кверху свой бокал, сделал им в воздухе
широкий полукруг, отпил из него
немного и продолжал...
Часов в десять Нину Федоровну, одетую в коричневое платье, причесанную, вывели под руки в гостиную, и здесь она прошлась
немного и постояла у открытого окна, и улыбка у нее была
широкая, наивная, и при взгляде на нее вспоминался один местный художник, пьяный человек, который называл ее лицо ликом и хотел писать с нее русскую Масленицу.
Он видел перед собою господина наружности почтенной и
немного туповатой, лобастого, глазастого, губастого, бородастого, с
широкою шеей, с косвенным, вниз устремленным взглядом.
Выходят Потапыч в шинели и в шляпе с
широкими полями и с тростью,
немного под хмельком; Гавриловна в старомодной шляпке. Садятся на скамью.
К огню подошла пара. Это был Савоська. Он шел, закрыв
широким чекменем востроглазую заводскую бабенку, которая работала у нас на передней палубе. Увидев меня, он
немного смутился, а потом проговорил...
Их слушал, по-видимому, с большим вниманием, пожилой человек в сером ополченном кафтане с золотыми погончиками;
немного поодаль, развалясь на
широкой дерновой скамье, курил из огромной пенковой трубки мужчина лет за сорок, высокой и дородной, в полевом кафтане и зеленом кожаном картузе.
Самойленко только
немногих помнил по фамилии, а про тех, кого забыл, говорил со вздохом: «Прекраснейший, величайшего ума человек!» Покончив с альбомом, фон Корен брал с этажерки пистолет и, прищурив левый глаз, долго прицеливался в портрет князя Воронцова или же становился перед зеркалом и рассматривал свое смуглое лицо, большой лоб и черные, курчавые, как у негра, волоса, и свою рубаху из тусклого ситца с крупными цветами, похожего на персидский ковер, и
широкий кожаный пояс вместо жилетки.
Дюрок выстрелил, и
немного спустя явился человек, ловко поймав причал, брошенный мной. Вдруг разлетелся свет, — вспыхнул на конце мола яркий фонарь, и я увидел
широкие ступени, опускающиеся к воде, яснее различил рощи.
Я глядел на Маню сквозь
широкий створ ширменных пол; она
немного подвыросла, но переменилась очень мало; лицо ее было по обыкновению бледно и хранило несколько неестественное спокойствие, которому резко противоречила блудящая острота взгляда.
Мы встали и пошли бродить по комнатам. В конце анфилады их
широкая дверь вела в зал, назначенный для танцев. Желтые шелковые занавески на окнах и расписанный потолок, ряды венских стульев по стенам, в углу залы большая белая ниша в форме раковины, где сидел оркестр из пятнадцати человек. Женщины, по большей части обнявшись, парами ходили по зале; мужчины сидели по стенам и наблюдали их. Музыканты настраивали инструменты. Лицо первой скрипки показалось мне
немного знакомым.
Белое тарлатановое платье ее было без всяких украшений, за исключением
широкой, ярко-красной ленты. Я передвинулся
немного вправо, заметив, что по временам она оборачивает голову к матери. О, что за прелесть, что за свежесть лица, напоминающего бархатистость лилеи, и что за приветливо-внушительные черные глаза под
широкими черными бровями!
На море в нем всегда поднималось
широкое, теплое чувство, — охватывая всю его душу, оно
немного очищало ее от житейской скверны. Он ценил это и любил видеть себя лучшим тут, среди воды и воздуха, где думы о жизни и сама жизнь всегда теряют — первые — остроту, вторая — цену. По ночам над морем плавно носится мягкий шум его сонного дыхания, этот необъятный звук вливает в душу человека спокойствие и, ласково укрощая ее злые порывы, родит в ней могучие мечты…
Долго хохотал о. Андроник, надрываясь всем своим существом, Асклипиодот вторил ему
немного подобострастным хихиканьем, постоянно закрывая рот
широкой корявой ладонью; этот смех прекратился только с появлением закуски и водки; о. Андроник выпил первую рюмку, после всех осмелился выпить Асклипиодот; последний долго не мог поймать вилкой маринованный рыжик, даже вспотел от этой неудачи и кончил тем, что взял увертливый рыжик с тарелки прямо рукой.
Радуясь предстоящему бегу, Изумруд рванулся было вперед, но, сдержанный сильными руками, поднялся лишь
немного на задних ногах, встряхнул шеей и
широкой, редкой рысью выбежал из ворот на ипподром.
Вдоль деревянного забора, образуя верстовой эллипс, шла
широкая беговая дорожка из желтого песка, который был
немного влажен и плотен и потому приятно пружинился под ногами, возвращая им их давление. Острые следы копыт и ровные, прямые полосы, оставляемые гуттаперчей шин, бороздили ленточку.
Роста и фигуры порядочной,
немного прихрамывает, но в бланжевых нанковых
широких брюках; жилет из красной аладжи, в белой хорошо собранной — манишке; блестящие перламутровые на ней пуговки и булавка с изображением мухи — простой, но как натурально сделанной, словно вот живая прилетела и села; сертучок на нем голубого камлота, ловко сшитый, нараспашку; по всему таки видно, что этот человек бывал в губернском городе в лучших обществах.
Он отошел. Кадрили кончались, — музыка замолкла: в
широкой зале раздавался смешанный говор тонких и толстых голосов, шарканье сапогов и башмачков; — составились группы. — Дамы пошли в другие комнаты подышать свежим воздухом, пересказать друг другу свои замечания,
немногие кавалеры за ними последовали, не замечая, что они лишние, и что от них стараются отделаться; — княгиня пришла в залу и села возле Негуровой. Они возобновили старое знакомство, и между ними завязался незначительный разговор.
Правда, у сюртука
немного рукава коротки и, кажется, талия высокая и брюки не модные, не
широкие, но зато галстук повязан со вкусом и небрежно, и не так ярок, как у других.
Река была в версте от деревни, извилистая, с чудесными кудрявыми берегами, за нею опять
широкий луг, стадо, длинные вереницы белых гусей, потом, так же как на этой стороне, крутой подъем на гору, а вверху, на горе, село с пятиглавою церковью и
немного поодаль господский дом.
Под
широкими черными бровями глубоко сидят большие круглые черные глаза, которые смотрят сурово, недоверчиво и
немного испуганно: я это странное выражение не раз подмечал у людей, проводящих большую часть жизни в лесу.
Да зато посмотрите… вы уж извините, господа, я все об этом чепчике: тюлевый, легонький,
широкая серизовая лента, покрытая кружевом, идет между тульею и рюшем и сзади две ленты,
широкие, длинные; они будут падать
немного ниже затылка, на шею…
— Антипушка, пора тебе закон свершить, а невесту тебе я сыскал. Матвея Петровича Солодова дочку Аннушку видал?.. Хозяйка по тебе: смирная, работящая, из себя казиста — видная такая, кость
широкая, собой девка здоровенная, надолго тебе ее хватит, небось не овдовеешь… Говорю тебе, по всем статьям останешься доволен… Завтра сватов надо засылать, для того что мясоеду остается
немного… Скорым делом вас окрутим; благо поп с Иргиза наехал.
Если потеря Смелого была для Нины тяжелым ударом, то подарок Керима, этого бесстрашнейшего из душманов, этого рыцаря гор, конечно,
немного утешил княжну в ее печали. Она дружески простилась с товарищами своего спасителя, такими же душманами, как и Керим, и, подсаженная ими на его коня, выехала из пещеры. Молодой горец поместился позади нее, в
широком седле.
Отдохнув
немного, моряки поехали далее. После спуска дорога снова поднималась кверху. Тропа становилась
шире и лучше. Лошади пошли скорее. Опять, как и в начале подъема, то и дело показывались из-за зелени маленькие виллы и дачи. Вот и знаменитая вилла какого-то англичанина-банкира, выстроенная на самом хребте одной из гор. Наконец, на верхушке одного из отрогов показался и монастырь — высшее место в горах, до которого можно добраться на лошадях. Выше можно подниматься только пешком.
Произнеся это слово в форме хриплого, прерывистого вздоха, ямщик вышел и
немного погодя внес другой тюк, поменьше, затем еще раз вышел и на этот раз внес почтальонную саблю на
широком ремне, похожую фасоном на тот длинный плоский меч, с каким рисуется на лубочных картинках Юдифь у ложа Олоферна. Сложив тюки вдоль стены, он вышел в сени, сел там и закурил трубку.
Круглая голова с плоским теменем и
широким затылком, высокий лоб,
немного выдающиеся скулы и редкая растительность на лице — вот первое, что мне бросилось в глаза.
Из-за облаков выходит
широкий зеленый луч и протягивается до самой средины неба;
немного погодя рядом с этим ложится фиолетовый, рядом с ним золотой, потом розовый…
Нежно-прозрачное лицо ее теперь было желто — и его робко оживлял лихорадочный румянец, вызванный тревогою чувств, возбужденных моим прибытием; златокудрые ее волосы, каких я не видал ни у кого, кроме путеводного ангела Товии на картине Ари Шефера, — волосы легкие, нежные и в то же время какие-то смиренномудрые, подернулись сединою, которая покрыла их точно прозрачною дымкой; они были по-старому зачесаны в локоны, но этих локонов было уже
немного — они уже не волновались вокруг всей головы, как это было встарь, а только напоминали прежнюю прическу спереди, вокруг висков и лба, меж тем как всю остальную часть головы покрывала черная кружевная косынка, красиво завязанная двумя
широкими лопастями у подбородка.
Я была как в чаду, пока сбрасывала «казенную» форму и одевалась в мое «собственное платье», из которого я
немного выросла. Сейчас же после этого мы отправились с мамой за разными покупками, потом обедали с мамой и Васей в небольшом нумере гостиницы… Опомнилась я только к ночи, когда, уложив Васю на пузатом диванчике, я и мама улеглись на
широкую номерную постель.